И. А. Бунин сыграл особую роль в творческой судьбе Константина Паустовского. С самой юности Паустовский зачитывался поэзией и прозой Бунина и видел в них неиссякаемый источник мудрости, красоты и вдохновения.
В ранней молодости Константин Паустовский чувствовал в себе большую творческую склонность к поэзии. В начале 1917 года он решился послать подборку своих стихотворений на отзыв Бунину и через некоторое время получил от него короткое послание с советом обратиться к прозе, где, по его мнению, у начинающего литератора могло бы «выйти что-то значительное».
Короткий отзыв Ивана Бунина стал для Паустовского импульсом к поиску своего пути в литературе. Спустя годы он действительно прославился как мастер прозы, который привнес в ее язык ту лиричность и музыкальность, которые свойственны поэзии.
Через тридцать лет, в 1947 году, когда К. Г. Паустовский был уже широко известным писателем, один из его рассказов был высоко оценен И. А. Буниным. Об этом свидетельствует его короткое дружеское послание, в котором он отмечает, что «Корчма на Брагинке» – глава повести «Далекие годы» (1946) – «принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы».
Имя И. А. Бунина было возвращено отечественной литературе после Второго Всесоюзного съезда советских писателей в 1954 году. Немаловажную роль в этом сыграли личные усилия К. Г. Паустовского.
Паустовский посвятил Бунину страницы своих книг, он цитировал любимого писателя в «Дыме отечества» (1944), «Живом и мертвом слове» (1960), «Амфоре» (1961), написал о нем в «Повести о жизни» (1946-1963) и «Золотой розе» (1955).
В современном литературоведении можно найти немало работ и упоминаний об общности эстетического начала в творчестве И. А. Бунина и К. Г. Паустовского. Исследователи обращаются к проблемам стиля, жанра, композиции, языка писателей, говорят о родстве поэтики их произведений и принадлежности Паустовского к «школе» Бунина в описаниях природы.
Паустовский, так же как Бунин, был признан современниками выдающимся новеллистом. Такие его произведения, как «Снег» (1943), «Дождливый рассвет» (1945), «Телеграмма» (1946) стали неповторимыми образцами русской новеллы.
Главными книгами писателей явились автобиографические повести, где их талант, по мнению многих исследователей и читателей, нашел наивысшее выражение. Для Ивана Бунина такой книгой стала «Жизнь Арсеньева» (1930), для Константина Паустовского – «Повесть о жизни» (1946-1963).
На примере К. Г. Паустовского и И. А. Бунина можно рассуждать о большом значении преемственности в отечественной литературе. Ивана Бунина принято относить к классической школе ХIХ века и видеть в нем наследника русской литературной традиции. Константин Паустовский, пройдя через увлечение модернистскими влияниями в искусстве, также обрел свой эстетический идеал в простоте и ясности художественного выражения, характерного для классической русской словесности.

«Бог всякому из нас дает вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем.. Но мы должны знать, что все в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, направленное к тому, чтобы все в этом мире «было хорошо», и что усердное исполнение этого Божьего намерения есть всегда наша заслуга перед ним, а посему и радость, и гордость».

Иван Бунин
«Темные аллеи»

«Писательство – не ремесло и не занятие. Писательство – призвание. Вникая в некоторые слова, в самое их звучание, мы находим их первоначальный смысл. Слово «призвание» родилось от слова «зов».
Человека никогда не призывают к ремесленничеству. Призывают только к выполнению долга и трудной задачи.
Что же понуждает писателя к его подчас мучительному, но прекрасному труду?
Прежде всего – зов собственного сердца».

Константин Паустовский
«Золотая роза»

Литературное «благословение» Бунина

Дважды Бунин давал ему свое «благословение», причем, как и следует для писателя, – «в письменном виде».

Вадим Паустовский.
Три родины Константина Паустовского

В очерке, посвященном Ивану Бунину, К. Г. Паустовский рассказывает: «В холодном апреле 1916 года я впервые приехал в Ефремов к родственнице – одинокой старушке».

Этой родственницей была Елена Степановна Загорская – сестра Екатерины Загорской, в то время невесты будущего писателя.

Первое впечатление Константина Паустовского о Ефремове было как о захолустном, «унылом и облезлом» городке, но город преобразился в его глазах, как только он узнал, что здесь у родственников иногда гостит любимый писатель Иван Алексеевич Бунин, которым он «еще в гимназии начал зачитываться».

«В седом свете занимавшегося зимнего утра городок оказался до удивления маленьким и облезлым.
Кирпичная тюрьма, винокуренный завод с тонкой и длинной железной трубой, насупленный собор и одинаковые, как близнецы, домишки с каменным низом и деревянным верхом – все это при свете еще не погашенных, заспанных фонарей вызывало уныние. Пожалуй, единственным интересным зданием были торговые ряды на базаре. Какое-то подобие колонн и арок украшало их и говорило о старине».

Константин Паустовский «Беспокойная юность»

«В промозглом воздухе кружились галки. На улицах пахло едким конским навозом.
– Ну и город! – сказал я извозчику. – Взглянуть не на что.
– А на кой ляд на него глядеть-то! – равнодушно ответил извозчик. – Чтобы глядеть, сюда никто и не приезжает. Небось не Москва.
– А за чем же приезжают?
– За хлебом да за яблоками. У нас тут были богатейшие хлебные ссыпки. Купцы сотнями тысяч ворочали. А яблоки, правда, и сейчас у нас отменные. Антоновка. Ежели интересуетесь, съездите в подгородное сельцо Богово. Я вас туда могу доставить. Там и зимою яблок купишь сколько угодно».

Константин Паустовский «Беспокойная юность»

«С той минуты, как я узнал, что здесь бывает Бунин, Ефремов сразу преобразился для меня, хотя вообще-то был городком достаточно унылым. Теперь же он представлялся мне воплощением российского провинциального уюта.
Почти все наши захолустные города были схожи друг с другом. Все они, по словам Чехова, были «типичными Ефремовыми» – с запущенными монастырскими подворьями, с землистыми ликами угодников над каменными вратами церквей, с заливистыми колокольцами на тройке исправника, с острогом на выгоне, земским собранием – единственным домом, где у подъезда горел калильный фонарь, с крикливыми галками на кладбищенских липах и глубокими оврагами. Летом в них стенами стояла глухая крапива, а зимой на сером от золы снегу сизо чадили головешки, выброшенные из печей и самоваров.
Тогда в Ефремове вошла в меня бунинская Россия и завладела мной надолго».

Константин Паустовский «Золотая роза»

В начале января 1917 года Константин Паустовский совершил однодневное путешествие в Елец – город детства и юности Бунина. Подробности поездки он запечатлел в дневнике, а спустя годы рассказал о ней в главе «Золотой розы», посвященной Ивану Бунину.

«Город был весь каменный. Чудилось в этом его каменном обличье что-то крепостное. Оно чувствовалось и в пустынности улиц и в их тишине. Я слышал, что Елец всегда был шумным торговым городом, и удивлялся этому городскому покою, пока не понял, что тишина и малолюдие – следствие войны».

Константин Паустовский «Золотая роза»

«Самый город тоже гордился своей древностью и имел на то полное право: он и впрямь был одним из самых древних русских городов, лежал среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались «земли дикие, незнаемые», а во времена княжеств Суздальского и Рязанского принадлежал к тем важнейшим оплотам Руси, что, по слову летописцев, первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первые ложились костьми за нее».

Иван Бунин «Жизнь Арсеньева»

Из дневника 1917 года


Еду в Елец – родина Бунина. Встал ночью. Густо-синяя. Глубокие снега, слепые стекла в избах. Станция. Спал за столом до рассвета. Янтарная заря. Снега слепят. Полярный пейзаж. Фиолетовые тени.
Елец. Паршивенький вокзал Сызрано-Рязанской дороги. Березки. Широкая площадь, элеваторы. Крепкий мороз. Город на горе, оливковый монастырь, кричат извозчики. На извозчике в город. Торговая улица. Что-то от западных городов. Много шинелей. «Коммерческий» в розовом старинном доме, покрытом барельефами тонкой и редкой работы. Девицы – «кельнерши». Грязно. Пара чаю. Чай с вином. Папиросы. Снова воздух скитаний затягивает меня. Письмо Эммы и Хатидже. Белые особняки. Базар. Вокруг поля, внизу река Сосна. Гимназия, где учился Бунин. Красная, кирпичная, провинциальная. Афиши. «Шлойме-шарлатан». Белая, красивая церковь. Освящение воды. О, Боги всего мира – голубиные стоны, ласковый тенор священника.
Собор. Звонница. Величавость. Церковь – голубые эмалевые часы на колокольне. Дома и колокольни с деревянными балюстрадами. Что-то есть еще азиатское. Австрийцы – офицеры. Кафе. Жалко… На вокзал пешком. Харчевня. В вагоне десятки ребят. «Мы – сапожники».

Я напился чаю в трактире. Там было пусто и холодновато. Из трактира я пошел на окраину города. До поезда оставалось еще много времени.
На окраине – уходящем в низину длинном и голом выгоне – чадили и звенели от ударов по наковальням черные кузницы. Над выгоном белело небо. Рядом тянулась кладбищенская стена.
Я зашел на кладбище. Чуть позванивали и скрипели от ветра побитые фарфоровые розы и жестяные заржавленные листья на погребальных венках.
Кое-где на железных с витиеватыми завитушками крестах с облупившейся масляной красной виднелись коричневые, смытые дождями фотографии в металлических медальонах.
К вечеру я пришел на вокзал. В своей жизни я часто бывал одинок, но редко испытывал такое горькое ощущение неприкаянности, как в тот вечер в Ельце».

Константин Паустовский «Золотая роза»

«У каждого в жизни бывали странные, порой приятные, порой печальные совпадения. Были они и у меня. Но самое удивительное совпадение случилось в этот вечер на Елецком вокзале.
Я купил в газетном киоске сырой номер «Русского слова». В зале третьего класса из-за темноты читать было трудно. Я пересчитал свои деньги. Их хватало на то, чтобы напиться чаю в ярко освещенном вокзальном буфете и даже дать подвыпившему официанту на чай.
Я сел в буфете за стол около пустого мельхиорового ведра для шампанского и развернул газету…
Опомнился я только через час, когда вокзальный швейцар, мотая колокольчиком, прокричал нарочито гнусавым голосом: «Второй звонок на Ефремов, Волово, Тулу!»
Я вскочил, бросился в вагон и просидел, забившись в угол около темного окна, до самого Ефремова.
Все внутри меня дрожало от печали и любви. К кому?
К дивной девушке, к убитой вот на этом вокзале гимназистке Оле Мещерской. В газете был напечатан рассказ Бунина «Легкое дыхание».
Я не знаю, можно ли назвать эту вещь рассказом. Это не рассказ, а озарение, самая жизнь с ее трепетом и любовью, печальное и спокойное размышление писателя, эпитафия девичьей красоте.
…За окнами дрожали, погасая, редкие и жалкие огни деревень. Я смотрел на них и наивно успокаивал себя тем, что Оля Мещерская – это бунинский вымысел, что только склонность к романтическому приятию мира заставляет меня страдать из-за внезапной любви к этой погибшей девушке».

«Пожалуй, в эту ночь в холодном вагоне среди черных и серых полей России, среди шумящих от ночного ветра, еще не распустившихся березовых рощ я впервые до конца, до последней прожилки понял, что такое искусство и какова его возвышающая и вечная сила».

Константин Паустовский «Золотая роза»

С юных лет Константин Паустовский чувствовал в себе большую творческую склонность к поэзии. В начале 1917 года он решился послать подборку своих стихотворений на отзыв Ивану Алексеевичу Бунину. Об этом свидетельствуют письма Паустовского, адресованные жене, и его запись в дневнике.

К. Г. Паустовский – Е. С. Паустовской (Загорской).
Москва. 1 февраля 1917

 

К. Г. Паустовский – Е. С. Загорской (Паустовской)

1 февраля 1917 г.
Москва


Утром уладил все с Университетом. Днем поиски Шен­гелли; узнал лишь то, что 19 января он уехал в Минск. Напиши мне, маленькая, вот о чем – стоит ли некоторые стихи посылать Бунину, он ведь гораздо тоньше Г-го, а Горькому я пошлю отрывки из «Зыби». Бунин сейчас в Москве, я узнал его адрес.
Вечером – в Драматическом театре на лекции Макси­милиана Волошина «Судьба Верхарна». Того Волошина, которого я читал в Таганроге, из книги которого взял это – «и стих расцветает венком гиацинта холодный, душистый и белый». Завтра напишу об этом подробно. Пока прощай. Я весь замер, я весь в каком-то холодном одиноче­стве, тоске, потому что далеко от Кроленка. И все думаю о нем, махоньком. Целую. Пиши, не вертись, ничего не посылай.
Твой Кот.
Леле привет. Елене привет. Если ты осмели­лась выйти без позволения старших – погладь за меня куд­латого наглеца.

Из дневника 1917 года

Ч. будет здесь. Боль в сердце. Пугает. Думы о Хатидже. Послал стихи Бунину. Холодно, одиноко. Вечер 7 февраля.

К. Г. Паустовский – Е. С. Паустовской (Загорской).
Москва. 12 февраля 1917

К. Г. Паустовский – Е. С. Загорской (Паустовской)

12 февраля 1917 г.
Москва


Кроленок глупый мой, хороший. Как я дико рад тому, что тебе лучше. Еще осталось немного дней, длинных, длинных дней…
Бунину стихи я послал еще до твоего письма. Послал я ему – Залит солнцем торжественный мол, – Дожди засеребрили в саду моем, венчальном, – Мои туманы синие в огнях, – Если падают нежно лепестки молодые, – Безбурное желание давно-давно истлело, – Эй, бубны, – У Ланжерона прибои пели, – Глаза огней, – Старый татарин нам кофе принес, улыбаясь, – Черный парус проходит у мола, – Взять тонкий шкот, дать легкий вольный ход, – Рыбалки проснулись на утренней серой заре, – Золотятся дожди, золотеют прозрачные воды, – Узор путей безвестных и седых, – Ты бродил у прибрежий, брат мой нежный и дальний. – Море сапфирное, мое родное море.
Все это – в «исправленном и дополненном» виде. Исправления пустяковые. Вот они. В «Бубнах» вместо «Пляшите, матросы, пляшите» – будет «Эй, бейте о бубны сплеча» – так нужно по самой «архитектуре» стиха. Впиши эту строчку вместо старой, прочти, и ты увидишь, что это так. Потом, в «старом татарине» – вместо «песни фонтанов пьянили, ласкали меня», – «Песни фонтанов баюкали плоском меня». В «Море» – вместо «Мои глаза, как солнечные зори, ласкают сны разбуженных ночей» – «Мои глаза, как солнечные зори, горят огнем разбуженных ночей». Вместо «Парча тоски в напевах летних бризов» – «Дыханье вод в напевах летних бризов». Вот и все.
…В среду, 15-го, иду в «Дом Поленова» на Медынке. Там лекция о «русском писателе». Читает Бунин, участвуют Шмелев, Серафимович, Ал. Толстой, Телешов, Сумбатов, и еще, и еще. Одним словом, вся писательская Москва. Билетов всего триста, вечер «интимный». Приеду, тогда расскажу.
Я читаю Бунина. Прочел «Иудею». И подумал о том, что когда окончится война – первое место, куда мы поедем, будет Иудея, Палестина, Сирия. А поехать туда мы должны непременно. Вот первый попавшийся отрывок из «Иудеи». «Пахло морем. Ливан дышал мглою. Во мгле, как на краю земли, висели два мутных маячных огня. Дальний был красноватый. Я подумал: это Тир или Сидон… И стало жутко.

Кот.

Из дошедших до нашего времени документов, воспоминаний Паустовского и его современников известно, что Бунин был не единственной кандидатурой на роль судьи его ранних литературных опытов. Начинающий литератор размышлял о том, чтобы послать свои сочинения Александру Блоку, Максиму Горькому, Георгию Шенгели.

«Писал я стихи, писал и решил послать их одному из любимых поэтов. А вот когда набрался нахальства показать стихи, выбрал не Блока, а Бунина. Почему на нем, а не на Блоке остановился? Бог знает, наверно, – он мне доступнее показался. А может быть, шестым чувством догадывался, что мне на роду написано прозаиком быть, и хотел твердо увериться, что же мне писать – стихи или прозу».

Константин Паустовский
Из воспоминаний Льва Левицкого

Письмо, отправленное Бунину, не дошло до наших дней, но сохранился черновик письма. Подлинный документ хранится в фондах РГАЛИ.

К. Г. Паустовский – И. А. Бунину (черновик письма)

Мн. Ив. Ал. Простите, что, быть может, слишком смело то, что я пишу Вам. Моей давнишней мечтой было послать Вам несколько стихотворений для того, чтобы Вы сказали, что Вы думаете о них. Я буду Вам несказанно благодарен, если Вы найдете время прочесть их и написать несколько слов. Я их никому не показывал, нигде не печатался. Я далек от литературной среды, живу жизнью бродячей.
Мне бы хотелось, чтобы Вы поверили, как трудно мне было обратиться к Вам из опасения, что Вы сочтете это выступление примером той навязчивости и бесцеремонности, от которой, я думаю, Вам приходится страдать.

Стихотворения К. Г. Паустовского, вошедшие в подборку, отправленную И. А. Бунину на отзыв (вариант)

Мое сапфирное, мое родное море, –
Сверканье горных льдин и черных хрусталей.
Мои глаза, как солнечные зори
Горят огнем разбуженных ночей.
Как искры звезд над дымом блеклой дали –
Разлив огней у гаваней седых.
Туман вина, костры моей печали,
Легенды дней лилитно-молодых.
Дыханье вод в напевах летних бризов,
И смуглых рук ласкающий изгиб.
И много глаз и девичьих капризов,
Озер огней застенчивая зыбь:
И полумрак кофейни под каштаном,
Усталый шаг к разгульным кабакам.
Я обручен с певучим океаном,
Я отдал дань беспечным кораблям.
Вся жизнь как звон матросской мандолины,
Тоска и смех незримо сплетены.
Померк закат и льются где-то вина,
Дрожат огни, и смутно дремлют сны.
Весна пришла, весна прильнула к морю,
К моим глазам прильнула нежно ты.
А за морем играли сонно зори –
Зыбучий мир прощальной красоты.

Горно-Городея (Минская губерния)
Декабрь 1915 г.

Мои туманы синие, в огнях…
Ты не увидишь ласкового моря –
Все, словно ткань, все в золотых дождях.
Плывут часы и нежно плачут зори.
Я ведь одна. Тебя я так ждала,
Мой юный брат, мой мальчик, озаренный.
Как мягкий шелк, как тонкий сон легла
Тоска в душе, и больно тают звоны
Минут и дней. Встает прозрачный свет
В морской волне. И звезды, и сирени –
Все мне дарит твой радостный привет
И лепестки ложатся на колени.
Ты так любил ласкать в моих руках
Нарциссов грусть и целовать ресницы,
И слушать зов в обманчивых морях,
Как весть любви – напевы синей птицы.

Севастополь
Март 1916 г.

Автограф стихотворений К. Г. Паустовского

«Тогда же я написал несколько стихотворений и послал их одному крупному поэту. Я не надеялся, что он мне ответит, но он ответил. Я получил от него открытку. На ней крупным почерком было написано: «Вы живете напетым со стороны».
Эта фраза занимала всю открытку».

Константин Паустовский
«Беспокойная юность»

Вадим Паустовский, сын писателя, в статье «Прививка к географии» процитировал по памяти содержание открытки Бунина:

«Думается, Ваш удел, Ваша настоящая поэзия – в прозе. Именно здесь, если Вы сумеете проявить достаточно упорства, уверен, сможете достичь чего-нибудь значительного. Пишите мне и впредь».

«Это было так давно, что иногда сомнение берет, было ли вообще это. Но было, раз ответ Бунина сохранился, – Дим недавно разыскал бунинскую открытку и принес ее мне. Вы подумайте, какой-то самонадеянный мальчишка свои вирши ему послал, а он один из первых писателей России, тогда уже классик, нашел время прочесть юношеский бред и угадать в нем какие-то возможности автора. По гроб жизни ему благодарен. Черным по белому написал мне, что надо оставить мысль о стихах и писать прозу. Как это важно – вовремя услышать позарез нужный себе совет!»

Константин Паустовский
Из воспоминаний Льва Левицкого

В реальной жизни Константин Паустовский и Иван Бунин встретились дважды, но диалога между ними не случилось. О первой встрече Паустовский рассказал в письме к жене.

К. Г. Паустовский – Е. С. Загорской (Паустовской)

16 февраля 1917 г.
Москва

Вы сидите и коснеете в Ефремове, и мне вас жаль. Вчера я был на лекции о русском писателе, – Анна Ахматова прострелила меня своими египетскими глазами. Сиял лысиной и золотом зубов Серафимович с ужасающим, корявым лицом Квазимодо и хмельными глазами, по-английски строг, изыскан и стар был Бунин с глухим голосом и легким хохлацким акцентом. Тяжелый Сумбатов, величественный Телешов, пылкий и грассирующий Потемкин. Маленький неуклюжий старичок с крашеной бородой и блеклыми глазами все потирал руки и что-то тихо говорил голосом Марии Александровны. Это Короленко. И просто одетый, суровый, измученный, с презрительной складкой у губ и умным квадратным лицом Шмелев – самый молодой, резкий и отчеканенный. Изящный, как юноша, Станиславский и Лилина, Бурджалов, Осоргин и другие. Шайка репортеров и газетчиков, – сварливый, глупый, завистливый народ, щеголяющий дешевым цинизмом. Как сказал Потемкин – в публике было «электрическое» настроение. Много шумели.
Но почему-то все это показалось мне отжившим, старым, не волнующим. Для меня были только двое – Бунин и Шмелев. Бунин, спокойный, тонкий, задушевный, – чеканил свои стихи и волновал. У него редкие тонкие руки. Шмелев бросил публике в ответ на жалобы на оскудение литературы – «Каждое общество заслуживает своих писателей. Гения надо заслужить. Прежде чем говорить о нем, надо спросить себя – достойны ли мы иметь гения. Вы – косная масса под новыми сюртуками, вы – трусость, вы – душевная прострация и та человеческая пыль, от которой тошнит в уме. И если придет в Россию гений, то какое отчаянное, потрясающее проклятие он швырнет в лицо России и вам, ее «промотавшимся», оголтелым отцам».
А в публике говорили: «Возмутительно. Написал каких-то жалких два рассказа, изданных универсальной библиотекой за 10 коп., и смеет говорить такие вещи». Одна дама, сидевшая впереди меня, сказала, что «такого господина она бы не впустила в свою гостиную». Короленко обомлел. Как! Как можно! И зашамкал о редком единении в России читателей и писателей. Что вы, помилуйте! Разве можно. А Михайловский, Щедрин, Некрасов? Даже этот вечер – пример единения. Хорошо единение. «Я бы его в свою гостиную не пустила».

И Шмелев ответил о том, как затравили всех русских гениев, затравило общество, обыватель, вся дикая русская жизнь, и крикнул о несмываемом позоре и крови на руках русской критики, задушившей свободную мысль, убившей из-за угла безвестных гениев, которые были бы неизмеримо выше всех столпов русской литературы. Это подлость. Будьте прокляты вы, русские интеллигенты, с вашей критикой. Черт меня дернул родиться в России с душою и талантом…

Твой Кот

К. Г. Паустовский – Е. С. Паустовской (Загорской). Москва. 16 февраля 1917 г.

На фоне: Дом Поленова на Медынке. Начало ХХ века

Вторая встреча произошла в Одессе в 1919 году. В то время Константин Паустовский сотрудничал с одной из газет, и «однажды в редакцию пришел Бунин». Этот эпизод описан Паустовским в «Повести о жизни».

«С юных лет я любил Бунина за его беспощадную точность и печаль, за его любовь к России и удивительное знание народа, за его мудрое восхищение миром со всей его разнообразной красотой, за зоркость, за ясное бунинское ощущение, что счастье находится всюду и дано только знающим. Уже в то время Бунин был для меня классиком. Я знал наизусть многие его стихи и даже отдельные отрывки из прозы. Но выше всего по горечи, по страданию и безошибочному языку я считал маленький рассказ – всего в две-три страницы – под названием «Илья-пророк».
Поэтому сейчас я боялся сказать при нем хотя бы слово. Мне было просто страшно. Я опустил голову, слушая его глухой голос, и только изредка взглядывал на него, боясь встретиться с ним глазами».

«Бунин вскоре ушел. Я не мог больше работать, править высосанные из пальцев и безграмотные заметки одесских репортеров и ушел к себе на Черноморскую.
Черный ветер задувал с оловянного моря. Угрюмые занавески дождей висели над ним. Листья акаций уже не плавали по чистым лужам, а давно утонули в них. Теперь они лежали под водой на плитах тротуаров желтыми гниющими пластами. Только мокрый плющ поблескивал на огородах и говорил о жизни.
Я пошел к морю, к Аркадии. Пустыня воды мерно колебалась и бесшумно набегала на размытые пески. Вся угрюмость, весь неуют осеннего моря вошли в сознание сложной и холодной тоской. Я не сопротивлялся ей.
В который раз я представил себе свою жизнь. Я перебирал ее год за годом и вдруг понял, что всему моему раздерганному противоречиями прошлому может дать смысл и силу, значение и оправдание только будущее».

Константин Паустовский
«Начало неведомого века»

На фоне: Одесса. Начало ХХ века.

В 1947 году, спустя тридцать лет после первого короткого отзыва, К. Г. Паустовский получил от И. А. Бунина новое послание.

И. А. Бунин – К. Г. Паустовскому

15 сентября 1947 г.
Париж

Дорогой собрат, я прочел Ваш рассказ «Корчма на Брагинке» и хочу Вам сказать о той редкой радости, которую испытал я: если исключить последнюю фразу этого рассказа («под занавес»), он принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы.
Привет, всего доброго!

Ив. Бунин.

Открытка была прислана Буниным на адрес издательства «Московский рабочий», в котором в 1946 году вышел сборник произведений Паустовского «Новые рассказы». В том же году отдельным рассказом «Корчма на Брагинке» была напечатана в журнале «Вокруг света», вероятнее всего Иван Бунин познакомился с рассказом Паустовского на его страницах.

К. Г. Паустовский. Новые рассказы. – М.: Советский писатель,1946 г.
Журнал «Вокруг света», 1946. – № 3-4.

Рассказ, отмеченный Иваном Буниным, является главой книги «Далекие годы», ставшей первой частью «Повести о жизни» – главного произведения К. Г. Паустовского. Это пример прозы, написанной с той силой и строгостью, которые более всего ценил сам Паустовский в литературе, будучи уже состоявшимся писателем.

Известно, что Константина Паустовского связывали теплые отношения с вдовой Ивана Бунина Верой Николаевной. Об этом свидетельствуют ее письма, адресованные Паустовскому, сохранившиеся до наших дней.


В. Н. Бунина – К. Г. Паустовскому. Париж. 10 июня 1960 г.

В. Н. Бунина – К. Г. Паустовскому

10 июня 1960 г.
Париж

Многоуважаемый Константин Георгиевич, спасибо за письмо от 6 мая.
Я никогда не сержусь за долгое молчание, – сама перед многими виновата. Понимаю, как трудно порой выбрать минуту для письма.
Буду рада с Вами познакомиться. Здесь Вас ценят, как писателя. Иван алексеевич, будучи уже больным, прочел только Ваш рассказ «Корчма на Брагинке» и «Гимназические годы», публиковавшиеся в Нью-Йорке; кроме этих вещей, к сожалению, он ничего не читал.
Хохлова я почти не знаю. Да и откуда ему было известно о моем душевном состоянии?
Здоровье мое так себе, есть лишние белые шарики в крови. Я все время под наблюдением врача В. М. Зернаго. Он лечил и Ивана Алексеевича и помог мне обрядить его в жуткую ночь его кончины. Он только что с женой вернулся из Москвы.
«Беседы с памятью» подвигаются медленно, но все же подвигаются.
Благодарю Вас за Ваше доброе отношение к моей работе.
Желаю Вам здоровья, творческих успехов и радостей.

Ваша В. Бунина.

Помня о высоком значении имени И. А. Бунина в мировой литературе, его короткое послание можно осмысливать как символ всемирного признания литературного таланта К. Г. Паустовского.
В 1950-1960-е годы творчество Паустовского получило международное признание: его произведения переводились на разные языки и активно издавались за рубежом. Паустовский трижды был номинирован на Нобелевскую премию. Писатель неоднократно путешествовал за границу и встречался там со своими читателями.

К. Г. Паустовский с группой ленинградских писателей. Париж. 1956 г.

К. Г. Паустовский и Б. К. Зайцев. Париж. 1962 г.

К. Г. Паустовский в книжном магазине «Le globe» ( «Глобус»). Париж. 1962 г.

В 1962 году Паустовский побывал в Грассе, где в свое время подолгу жил И. А. Бунин, и поклонился его могиле на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже.

К. Г. Паустовский возлагает цветы на могилу И. А. Бунина. Париж, кладбище Сент-Женевьев де Буа. Декабрь 1962 г.

Константину Паустовскому принадлежит значительная роль в сохранении памяти о знаменитом писателе-эмигранте на Родине.
Произведения Ивана Алексеевича Бунина были возвращены советскому читателю в годы «оттепели». В 1956 году вышло пятитомное собрание его сочинений, вступительную статью к которому написал К. Г. Паустовский. В дальнейшем новые издания произведений Бунина неоднократно выходили с предисловием Паустовского. Также писателем был создан очерк «Иван Бунин», который был напечатан в литературно-художественном альманахе «Тарусские страницы» и включен в книгу «Золотая роза».

В 1960 году в Государственном литературном музее состоялся памятный вечер, посвященный Ивану Бунину, где Паустовский держал слово о писателе, которому он был благодарен обретением собственного пути в литературе.

Вечер памяти И. А. Бунина в Государственном литературном музее. Автор фотографий: В. С. Молчанов. Москва. 22 октября 1960 г.

Известно, что К. Г. Паустовский был обеспокоен судьбой бунинского наследия, о чем свидетельствует его письмо К. А. Федину, и ответное письмо Федина Паустовскому, хранящееся в фондах музея.

К. Г. Паустовский – К. А. Федину

18 июня 1961 г.
Таруса

…Прости, я отрываю тебя от работы, но надо посовето­ваться по бунинскому делу.
Ты знаешь, что вдова Бунина Вера Николаевна умерла в начале этого года в Париже. Квартира Бунина с рукопи­сями, множеством фотографий его личных вещей осталась на попечении его приемного сына Леонида Федоровича Зурова.

Сейчас я получил известие, что хозяин квартиры (до­мовладелец) хочет отобрать комнаты Бунина и вселить в них каких-то людей.
Все рукописи Бунина и Веры Николаевны Зуров сохра­нит (по завещанию Веры Николаевны весь литературный архив переходит к Зурову). Зуров просит прислать фото­графа, который мог бы снять бунинские комнаты. Просит сохранить письменный стол Бунина.
Может ли Союз писателей что-либо сделать в этом на­правлении? Но, между нами, поручать это дело Н. нельзя. Ни в коем случае. Он и так расхитил многое из бунинского архива.
Может быть, можно все рукописи и вещи перевезти в Пушкинский Дом Академии наук в Ленинграде? Это бу­дет стоить гроши.

Адрес Зурова: I rue Jaequs Offenbach. Paris 16.

На протяжении всей жизни К. Г. Паустовского Иван Алексеевич Бунин оставался одним из самых любимых его писателей. Паустовский часто обращался к имени Бунина и его произведениям в своем творчестве: цитировал его в письмах к друзьям и на страницах своих книг.
Портрет Бунина много лет занимал свое почетное место в кабинете писателя в тарусском доме. Его можно увидеть там и сегодня.

Портрет Ивана Бунина. 1950-е гг. Мемориальный дом-музей
К. Г. Паустовского в Тарусе.

Об автобиографической повести Ивана Бунина «Жизнь Арсеньева» К. Г. Паустовский писал:

«Это не автобиография. Это – слиток из многих земных горестей, очарований, размышлений и радостей. Это – удивительный свод событий одной человеческой жизни, скитаний, стран, городов, морей, но среди этого многообразия земли на первом месте всегда наша Средняя Россия».

Константин Паустовский
«Золотая роза»

Те же слова было бы справедливо отнести к произведению самого Паустовского – «Повести о жизни».

На страницах произведений К. Г. Паустовского неоднократно звучит мысль о поисках счастья:
«Истинное счастье – это, прежде всего, удел знающих, удел ищущих и мечтателей».
Ключ к пониманию истоков этого утверждения можно найти в речи Константина Паустовского на памятном вечере в Государственном литературном музее, посвященном Ивану Бунину:
«Как каждый большой писатель, Бунин много думал о счастье. Ждал его, искал и когда находил, то щедро делился им с людьми».
В заключение Паустовский приводит «характерные бунинские строфы», в которых можно обнаружить общность духовного и эстетического поиска и творческого взгляда на мир двух писателей:

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно –
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.

В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано…